Ущелье Хазнидон расположено в юго-западной части Лескенского района Кабардино-Балкарии, в долине реки Хазнидон. В 35 км к юго-западу от ущелья находится районный центр Анзорей и в 70 км к юго-востоку — Нальчик.Ущелье не надо долго искать: поезжайте в селение Ташлы-Тала – сразу за ним оно и начинается, сообщил sk-news.ru исследователь и издатель из Нальчика Виктор Котляров. Как сообщает Википедия, его название состоит из двух слов: хазни (хажна) – «клад», «богатство», «сокровище» (тюрк.) и дон – «река» (осет.), – «богатая река». На самом деле последнее означает наличие в ущелье богатых пастбищ для скота. И это действительно так – пастбища здесь обильные, трава – густая и сочная. Это ущелье не столь широко известно в Кабардино-Балкарии, вероятнее всего потому, что лежит в стороне от остальных, с курортной зоной не связано. Но по своей красоте оно не уступит другим, широко популярным. Его теснина сродни Чегемскому ущелью, суровость – схожа с Черекским, просторы – с Баксанским. Но у Хазнидонского — свой шарм. Оно сложено непрочными скалистыми породами, склонными к быстрому разрушению. У въезжающего впервые сюда создается впечатление, что ущелье находится в стадии разрушения – скалы осыпаются так активно, что дорогу приходиться все время подчищать. Группа, состоящая из Виктора Котлярова с водителем, егеря Джабраила Гуважокова и альпиниста Казбека Шибзухова, приехала в эти места, чтобы найти пещеру, расположенную на перевале, ведущем из Хазнидонского ущелья в Суканское. Передаем слово Виктору Котлярову: – Пещера эта расположена достаточно высоко и к тому же совершенно незаметна; не случайно в ней находили приют многие, кого преследовала власть – начиная от абреков и кончая дезертирами. Джабраил уже побывал около нее ранее и рассказал немало интересного: его спутники, не побоявшиеся без всяких альпинистских принадлежностей подняться на достаточно большую высоту (более 40 метров), нашли в пещере совершенно несоотносимые друг с другом по временным параметрам предметы – наконечник копья, старинное ружье и современные геологические инструменты, причем весьма специфические. Получается, что люди не только облюбовали этот каменный схрон для жилья, но и занимались его исследованием. Вот мы и решили понять, что они искали. Проливные июньские дожди на какое-то мгновение затихли и с мыслью, что они не настигнут нас в верховьях, мы въехали в ущелье. Красоту его трудно описать словами. Надо видеть: – эти взметнувшиеся на многометровую высоту скалы, нависающие над дорогой порой так, что создается впечатление – ты не под открытым небом, а в туннеле, пробитом в толще гор; – эти травяные оазисы, словно зеленые заплатки на коричневом одеянии горных пиков; – эти тяжелые, набухшие водой облака, нехотя ползущие с верховий вниз по ущелью; – эту бурную, мечущуюся в тесных берегах реку, которая на всем своем протяжении одного белокипенного цвета – так она бьется о камни, что словно на всем своем протяжении состоит из одних бурунов; – эти песчаные замки, террасы и полки, придающие ущелью рукотворный вид; – эти западающие в душу картины величия мира природы: гор, прорвавших небесный полог, реки, тысячелетиями точившей камень и опустившейся вглубь каньона на сотни метров, ледника, сметающего все на своем пути; – эти… Нет, остановимся в описаниях того, что нельзя описать, а надо видеть. А увидев, впустить в свое сердце эту первозданную красоту. Тем не менее одно маленькое отступление. Выше я сказал о зеленых травяных заплатках, привлекших мое внимание. К одной из них вела едва заметная тропинка, не то что идти, а даже смотреть на которую было страшно. Я обратил внимание на эту козью тропу своих спутников и услышал, что с этим головокружительным местом связан весьма печальная житейская история. Джабраил рассказал мне о том, что именно сюда взбирался со своим стадом живший поблизости пастух, а его жена каждый день носила ему еду. Как это удавалось женщине, к тому же на последних месяцах беременности, понять невозможно. Но удавалось, правда, до поры до времени. В один из дней она сорвалась, упала вниз и разбилась. Плод, а вернее уже сформировавшийся ребенок, при ударе женщины о землю выпал из тела и… Джабраил утверждает, что ребенок остался жив, а женщина погибла. Хотелось бы верить, но скалы не знают снисхождения к тем, кто срывается с их вершин. Даже впервые увидевшим свет… …Чем выше мы поднимались по ущелью, тем темнее становилось в нем: погода действительно портилась на глазах. А когда после 16 километров возле заброшенной кошары мы повернули в сторону перевала в Суканское ущелье, спустился туман. Да какой: в десяти- двенадцати метрах ничего нельзя было разглядеть. К тому же дорога закрутилась из стороны в сторону: с каждым поворотом все меньше и меньше становились зигзаги серпантина; все отвеснее лежашие под ней (дорогой) косогоры; все надрывнее жаловалась машина, готовая в любой момент взбунтоваться и закипеть от негодования и бессилия. И так более трех километров, на протяжении которых мы поднялись на несколько сот метров: высота перевала 2563 м, а селение Ташлы-Тала лежит на высоте 1120 м. Наконец, мы останавливаемся в сплошном тумане – дальше сам перевал и с него можно спуститься даже по этой разбухшей, расползшейся от многодневных дождей дороге, но наш путь лежит влево – к скалам, на одной из которых и спряталась пещера. «Она совсем близко,– говорит Джабраил,– где-то метрах в трехстах». Мне трудно представить, как в этих условиях, когда через пару-другую метров человек теряется из виду, мы найдем цель нашего путешествия, но делать нечего – туман и не думает расходиться; более того – плотнеет прямо на глазах. Тропинки, естественно, нет никакой, а даже если она и есть, то как ее найдешь? Поэтому просто начинаем взбираться вверх, где, как убежденно говорит Джабраил, практически сразу начинаются скалы. Нет, не начинаются. Взбираемся столь отвесно вверх, что угол втыкаемых в почву альпенштоков становится практически критическим: назад даже смотреть не хочется. Камни самой разной величины преграждают дорогу: на них невозможно забраться, можно только обойти, а для этого найти проходы между ними, порой столь узкие, что приходиться протискиваться боком. Поднимаемся все выше и выше, но понять, как долго еще идти до скального массива невозможно – туман столь вязок, что создается впечатление, что его можно зачерпнуть руками, а зачерпнув, сдавить в кулаке и выжать воду. Только по тому, что туман с правой стороны потемнел, можно было догадаться, мы подошли непосредственно к скалам. Дальше куда? Вперед! Вперед, это значит преодолеть сплошной каменный язык, разорвавший горную твердь на протяжении многих-многих метров. Камни осыпаются под ногами, сползают вниз и ты вместе с ними. Идти по ним невозможно, можно только перепрыгивать. А пробовали ли вы прыгать по камням, ничем друг с другом не связанным? Удовольствие из малоприятных: одно неосторожное движение и прощай ходьба надолго! Мы уже одолели не только триста метров, а три раза по триста, но пещера так и не была обнаружена Джабраилом. И когда перед нами разверзлась самая настоящая пропасть, егерь предложил мне остаться перед обрывом, пока они с Казбеком «пробегутся» еще немного. Забегая вперед, скажу, что это «немного» вылилось в два с половиной часа, которые для меня тянулись куда как дольше. Вначале я попытался найти более-менее ровное место, где можно сесть, не наклоняясь вперед. Удивительно, но такого места не оказалось – столь отвесным был склон перед пропастью. Кое-как примостившись на остром скальном обломке, подложив перчатки, я стоически стал ждать. Туман не рассеивался, более того, начал накрапывать дождь, первейший враг тумана. Вначале мелкий, он усиливался и усиливался, пока наконец не превратившийся в сплошную водяную стену. Спрятаться было негде, но выручил дождевик, оказавшийся в кармане куртке. Стук водяных капель по полиэтилену, шелест этого самого полиэтилена наводили такую тоску и безысходность, что через полчаса я начал дергаться: то вставал, вглядываясь в белесое марево, то вновь садился на камень, вбирая в себя его ледяной холод. Вопросы: и где же мои спутники, и куда же они запропастились, а если они пройдут мимо и не заметят меня – бились в голове, готовые вот-вот вырваться криком о помощи. Только вот каким? Кого звать? Джабраила? Казбека? Второе имя для уст было сподручнее и я начал раз за разом выкрикивать в туман: «Казбек! Казбек!». Ответа не было, да и не могло быть: мой громкий зов, как оказалось, затухал уже где-то в двадцати-тридцати метров, поглощаемый бездной, туманом, окружающими скалами. Тем не менее, его кто-то все-таки услышал. Основание говорить так дает мне следующее. Неожиданно, в перерывами между моими криками, я услышал, как с лежащего по правую сторону от меня скального массива упал камень. Я подумал, что он просто скатился в силу того, как скатываются с вершины не связанные друг с другом его собратья, и не обратил на это никакого внимания. Но спустя минуту, скатился еще один камень, за ним другой. И я внезапно понял, что они вовсе не скатываются по естественной причине, а падают. Именно падают, так как очередной камень приземлился ближе ко мне; следующий за ним – еще ближе. А очередной упал практически в каких-то метрах пяти, хотя до самой скалы расстояние было раз в пять-шесть большим. Но как можно было заметить меня в непроницаемой туманной пелене? Значит? Значит, кидали на голос! Но ведь я после падения третьего или четвертого камня замолк, тем не менее острые скальные куски-снаряды падали все ближе и ближе. Мысль о том, что стал для кого-то, находящегося на вершине, мишенью, так потрясла, что тут же, даже сам не заметил как, я перебрался через огромный каменный язык, застыв в недоумении на его гребне. Логики в том, что меня «расстреливали» со скалы не было никакой: верхушка ее находилась в доброй сотне метров; туман не позволял ничего видеть внизу, а самое главное – там, на скале, никто не мог находиться. Людям забраться туда даже со специальным снаряжением очень сложно, тем более при такой погоде и зачем: делать там нечего, спрятаться негде. Ведь пещера, как мы выяснили позднее, находилась далекого от этого места. Это просто была скала, труднодоступная для человека скала, с которой, тем не менее, с завидной периодичностью летели – именно летели, а не срывались – камни. Версия о диком человеке – алмасты, которую шутливо высказал Казбек, не нашла от меня отклика. Впрочем, я забежал вперед. На целых полтора часа вперед, когда мысли о том, как здесь и зачем оказался; куда и через какое время идти дальше, если ребята пройдут мимо меня; почему и на этот раз в кармане не оказалось навигатора, настолько заполонили мозг, что он ни о чем другом думать не мог. Камни – в общей сложности их было шесть или семь, что уже даже по числу не назовешь случайностью – падать перестали. Туман оставался непроницаемо густым, дождь тоже не стихал и капли шуршали по дождевику с таким же постоянством, как и раньше. Становилось все холоднее, и перспектива замерзнуть толкала на какие-то действия. И когда я был готов уже двинуться вниз, где-то далеко послышались людские голоса. Именно далеко, так как Джабраил с Казбеком подошли к гребню, на котором я стоял, только минут через пятнадцать. Вот поэтому на мои призывные крики все эти минуты они не отвечали: я их слышал, а они меня нет. Еще один странный эффект этого горного массива. Путь же до машины оказался настолько долгим и трудным, словно мы шли обратно другой дорогой – неизведанной и опасной. И когда машина в прямом смысле вынырнула перед нами из тумана, хотя стояла на ровном, заметном издалека месте, на мгновение это показалось еще одним миражом, таким же фантомом, как камни, запущенные неизвестно кем с огромной скалы. Оказалось, что водитель все это время не отходил от нашего «Патриота», боясь заблудиться даже в нескольких метрах от него. Печаль и неудовлетворение от того, что мы так и не нашли пещеру, несколько скрасила неожиданная встреча. Спустившись с перевальной дороги на основную, мы встретили друга Джабраила, тоже егеря – Муаеда Бозиева, «загоравшего» вместе со спутником у поломавшейся «Оки» (несмотря на эту поломку, честь и хвала российскому автопрому, коль такие пигалицы покоряют Хазнидонское ущелье!) и разговорились. Я поинтересовался, что означают нарисованные на скалах непонятные прямоугольники, разделенные линией наискосок и закрашенные – один в один как украинский жовто-блакитный флаг – желтой и голубой краской. И оказалось, что это ориентиры, следуя которым можно выйти к старым заброшенным шахтам. К каким-таким шахтам, что могли искать или добывать в этом забытом людьми уголке? Муаед сказал, что не знает. Более того, кого он не расспрашивал из пасущих здесь скот чабанов и жителей близлежащих к ущелью селений, никто ответить не смог. И не мудрено – как оказалось, здесь раньше была закрытая зона, местных сюда не пускали; они знали и видели только одно: как по пробитой в скалах горной дороге регулярно проезжают тентованные грузовики. Кто-то даже слышал, что направляются они аж в Ставропольский край. И было это еще каких-то пять-шесть десятилетий назад. Потом шахты законсервировали, так они и стоят заброшенные, с ржавеющими вагонетками. Я ничего не слышал об Хазнидоновском руднике, не встречал никаких упоминаний о нем ни в прессе, ни в архивохранилищах. Следовательно… Следовательно, это был закрытый объект. Режимный. А что могли добывать или искать при столь высокой степени секретности? Только металлы, имеющие стратегическое значение. А точнее, метал, одним из крупнейших производителей которого являлся в свое время СССР.
